❖ Solveig Heiland & Friedrich Hartmann ❖

Сольвейг Хайланд шестнадцать и она правильная девочка, про таких не пускают грязных слухов, с таким дружат, такими гордятся родители. Сольвейг мечтает быть колдомедиком и спасать жизни. Второе в этом перечне – главное.

Фридрих Хартманн глядит на неё холодно, вызывает с места, подмечает силу, что прячется за нежной обложкой. Фридриху лет столько, что Сольвейг хватит на несколько повторов собственной.

- Фройляйн Хайланд, - от слов веет морозом, впивается мелкими снежинками, оседает в темных волосах и распахнутых глазах.

- Герр Хартманн, - в интонациях крадется наивно-детская попытка скрыть трепетный страх перед волшебником, про которого ходят такие слухи.

Он заставляет её отрабатывать защиту до тех пор, пока Хайланд не сбивается дыхание. Щеки покрываются красноватыми пятнами, голова гудит от раздражения.

Хайланд не нравится, как этот учитель обращается с ней. И ещё сильнее ей не нравится, как он обращается с другими ребятами – она ведь все ещё мечтает спасать и оберегать.

Хартманну не нравится её сострадание, что заполняет его аудиторию запахом полевых цветов, стоит Сольвейг явиться на занятие. Ему хочется вытравить это, выжечь его источник. Поэтому он вызывает отвечать её подружку и закидывает боевыми заклинаниями до тех пор, пока девчонка не падает на пол, сплевывая кровь из рассеченной губы. Он не глядит, как ученица упорно поднимается и снова занимает стойку.

Он смотрит прямо на Сольвейг Хайланд.

Видит, как чуть подрагивает её губа. Чувствует, как пружина уязвленного чувства справедливости в ей грозится лопнуть. Не глядя, сметает свою, смешно сказать, противницу с ног.

Дзынь.

Он своего добивается.

Хайланд громко требует прекратить.

Фридрих задыхается полевыми цветами.

ХХХ

Сольвейг Хайланд тридцать и её сердце изничтожено магией и событиями её жизни. Она, как и мечтала, стала колдомедиком. Но война наложила свой отпечаток на стремление всех спасти, заляпала руки Соль кровью, от которой ей теперь уже не отмыться.

Она уже не уверена, во что верит, но продолжает поднимать палочку, словно бы в этом найдется столь желанный смысл.

И когда Фридрих приходит в первый раз, она огрызается. Отказывается. Ограждается, кутаясь в свои устои от могильного холода, который приносит за собой Хартманн. Она все ещё говорит, что ненавидит таких, как он. Что его ненавидит.

За жестокость. Бесчеловечность. Чрезмерную рациональность. И за огромную черную дыру вместо души, что заволакивает её попытки верить в прошлое седой дымкой и заполняет запахом не кончающейся грозы.

Когда Фридрих приходит во второй раз, сомнения, в ней посеянные его твердой рукой, прорастают. Он любуется проделанной работой. Удовлетворенно чувствует, как ненавидимый им аромат полевых цветов её сострадания затихает, перебитый запахом багровых роз и белых лилий её отчаяния. Он вдыхает этот коктейль полной грудью и криво усмехается.

Хайланд смотрит на него, соглашается.

И теряет саму себя во всепоглощающем запахе леденящего дождя в грозу.

ХХХ

Сольвейг Хайланд тридцать пять и она перекроенная девочка, про таких пускают слухи, таких боятся, про таких забывают семьи.

Сольвейг отпустила свои мечты и больше не спасает жизни, если только не свою и не Учителя.

Она поднимает палочку и спускает на своих врагов убивающие.

Фридрих неожиданно нежно перебирает её волосы.

- Мои пташки выяснили, где их лучший аналитик будет встречаться со своим знакомым. Тебе нужно будет лишь оказаться в нужном месте и убить, - шепчет он.

Хайланд послушно кивает и устраивается у Фридриха на груди.

Они закрывают глаза.

И никто не замечает, как в их грозу, розы и лилии одинокая слеза приносит слабеньким отзвуком горький запах цветочного поля.

❖ Asterion Black & Irmella Munter ❖

Астерион Блэк в своей жизни потерял, в общем-то, каждого. Словно однажды кто-то все-таки проклял его, обрекая лишаться всего, к чему он рискнет привязаться. Ему оставалось лишь сжать зубы и скрыться в одиночестве. Если бы про него писали сказку, это была бы история про чудовище, оберегающее увядающую розу.

Ирмелла Мантер в своей жизни пережила, в общем-то, многое, если не больше. Словно при рождении звезда, под которой она появилась, мучительно ярко сверкнула и навсегда потухла, отвергая девочку, обрекая её на путь слишком запутанный и тернистый. Если бы про неё писали сказку, это была бы история про умную девочку, которую отказывались воспринимать в серьез, но которая могла бесстрашно отправиться в самый темный лес и приручить каждого зверя, даже одинокое чудовище.

Впервые они встретились подле Фридриха.

Астерион подумал, что трансформировать её было бы интересно.

Ирмелла подметила, что приручить его горе неподвластно даже ей.

Во второй раз они пересеклись в тот самый день, когда Мантер привела его в лес за фестралом.

Астерион с трудом сдерживал злобу, что клокотала в нем от одного вида этих мерзких тварей.

Ирмелла с трудом отметала мысль о том, что Блэк красив, особенно когда так отчаянно несчастен и зол.

А потом они стали видеться все чаще и чаще. И предлоги становились будто бы все глупее и глупее. Но почему-то никто из них ничего не менял. Столкнуться плечом в коридоре. Наведаться в лабораторию. Задержаться в конюшне. Встретиться в баре. Наткнуться друг на друга в одной из башен замка, где всегда холодно и глухо.

Астерион показывает ей свое новое творение, почти похожее на живое. Ирмелла предлагает ему попробовать с фениксом. Блэк вдохновляется, Мантер обещает поймать одного.

Ирмелла зовет его с собой в лес, где сосредоточенно приручает очередного фестрала для нового рыцаря. Блэк внимательно наблюдает и трансфигурирует для неё нескольких белоснежных кроликов. Мантер благодарно улыбается, Астерион поднимает уголки губ в ответ.

Астерион пропадает в своей лаборатории, разбитый от очередной потери.

Ирмелла находит феникса и приносит его к нему.

Блэк пораженно замирает. Ирмелла ласково треплет его волосы.

- Ты ведь знаешь, Терион, что не весь мир хочет уничтожить тебя? – спрашивает она.

- Разве? – хрипло смеется он.

Если бы про них писали сказку, Астерион оказался бы Чудовищем, Ирмелла – Красавицей. А может, наоборот.

Если бы про них писали сказку, они бы жили долго и счастливо когда-нибудь в конце.

Если бы про них писали сказку, стеклянная колба с волшебным цветком треснула бы прямо сейчас.

Они не в сказке, конечно же.

Но это не мешает их главным проклятиям спасть.

❖ Irmella Munter & Friedrich Hartmann ❖

Несмотря на то, что глава невыразимцев практически живёт в министерском кабинете, здесь царит идеальный порядок: артефакты за стеклом защищены чарами, лаковую поверхность стола эбенового дерева не язвит ни одна пылинка, пергаменты аккуратными трубочками сложены в невысокие поленницы. Расположение каждой вещи подчинено строгой логике. Обитатель кабинета может разжаловать за то, что книгу поставили не на ту полку. По его мнению, людям с плохой памятью нечего делать в Отделе Тайн. Невыразимец с трудом переносит присутствие посетителя, первым делом передвинувшего кресло, место которого выверено до дюйма, на несколько футов.
- Я учту ваши замечания, - цедит Фридрих, не особенно стараясь, чтобы каждое слово поменьше напоминало смертельное проклятие.
- Нет, с вами невозможно разговаривать, - собеседник хлопает себя по лбу. Хартманну претит подобное экзальтированное выражение эмоций, - вы не слышите, что я вам говорю?
- Отчего же,- щурится невыразимец, - я могу повторить ваши слова наизусть, - а посему будьте осторожнее, когда бесконтрольно мелете языком у меня в кабинете. Чёрное перо скрупулёзно ведёт стенограмму их разговора.
- Но будете продолжать действовать, как и раньше, не оглядываясь ни на Статут, ни на толпу магглов, ни на безопасность своих же подчинённых!
- Думаю, мои подчинённые всем довольны, - за спиной незваного гостя раздается стук двери. Все коллеги Хартманна умеют передвигаться бесшумно, так что Фридрих не сомневается: это сделано специально, - и не нуждаются в вашей заботе, Вальтер. Верно, Химера? – Дикий Лебедь нарочно использует позывной, чтобы подчеркнуть: чужаку здесь не место.
- Абсолютно, - вслед за Ирмеллой в комнату втекает выводок матаготов. Один из них шипит на мракоборца. Ни одна из этих тварей усами бы не шевельнула без повеления Химеры, так что благодарить за выдворение Вальтера следует её. Гриндевальд ретируется, но не удерживается от искушения оставить за собой последнее слово:
- Не забывайте, что вы здесь - такой же государственный служащий, как и я, а не полноправный хозяин, который распоряжается своими подчинёнными, как домовыми эльфами.
- Ты меня спасла, - ворчит Фридрих, не предполагая, что через несколько часов слёзы Ирмхен, в малой мере обладающие свойствами крови единорога,  и правда спасут ему жизнь. К сожалению, они будут не в состояние спасти также его репутацию и уверенность в себе, которые позволили бы Фридриху просить у Генриха руки его дочери. К тому времени, как Хартманн соберёт по кусочкам своё тело и чувство собственного достоинства, Ирмхен выйдет замуж за другого.   
- Не играйте в шахматы с болтрушайкой, - повторяет Химера собственный совет учителя.
- Тыкает мне в лицо Статутом, как будто я зелёный стажёр, - ворчит Фридрих, с помощью Accio возвращая креслу законное место, - как бы я хотел сделать с ним всё, что я хочу, - дюжина Crucio Вальтеру бы не повредила.
- Можете со мной сделать все, что хотите, -  шутка, предосудительная в присутствии посторонних, но разрешённая наедине. Шутка ли? Иногда люди рядят истину в маску иронии, прощупывая границы дозволенного. Кроме матери, на данный момент у Фридриха нет женщины ближе, чем Химера. Когда последняя гостит в замке, Элиза намекает время от времени, что не возражала бы переложить обязанности хозяйки Франкенштейна на плечи юной укротительницы. Элиза против того, что сын похоронил себя заживо. Со смерти супруги прошло почти десять лет, а он так и не нашёл себе спутницу жизни.
Одержимостью своим делом, верностью и пренебрежением к ветхозаветным предрассудкам Ирмхен похожа на Терезу. При всех отягчающих обстоятельствах наподобие свободолюбивого нрава и проклятия немало мужчин были бы счастливы видеть мисс Мантер своей любовницей, но ни одному из невыразимцев не хватает смелости флиртовать с ней в присутствии начальника. Химере Фридрих доверяет секреты, какие не всякие мужья доверяют своим жёнам. Не секрет, что он имеет склонность к женщинам гораздо моложе себя. Жена была младше его на семь лет. С Ирмеллой его разделяют двадцать, но это не предел для волшебников, способных ощутимо продлевать срок своего существования.
- Ты делаешь то, что я хочу, без моих приказов или подсказок, - не поддаётся на провокацию Фридрих. Ирмхен отводит взгляд и, подтверждая слова Хартманна, кладёт на стол пергамент с чертежом здания. Стоило ей появиться на пороге кабинета, Фридрих уже знал, что Химера заглянула не просто поддержать его в перепалке с Вальтером. Ирмелла - не из тех, кто делает бутерброды с тунцом тому, кто забыл поужинать. Она сама пренебрегает насущным хлебом, увлекшись какой-нибудь важной задачей. Её питомцы - непревзойдённые воры, намного эффективнее людей.
- Единственное, чего нам не хватало, - довольно подытоживает Хартманн.
- По правде говоря, нам ещё много не хватает, - замечает Химера, - времени, людей и ... одобрения аврората.
- Мы больше не можем ждать. Если бы я никогда не рисковал, то так и остался бы с этими остолопами, которые не заметят венгерскую хвосторогу даже, если она залетит к ним в рот.
- Аврорату это бы пошло на пользу, - улыбнулась Мантер.
- Но не пошло бы на пользу отделу тайн, - отозвался Хартманн, - меня больше устраивало, когда старшим аврором был твой отец. Он хоть немного держал в узде этих дуболомов, - вернувшись мыслями к Генриху, Фридрих обдумывает предстоящий нелёгкий разговор. Генрих до сих пор видит в Ирмелле девочку, хотя её мечты о «прекрасных принцах» остались в прошлом. Будь на его месте кто-то другой, Хартманн бы не стал утруждать себя и спрашивать разрешения, но сблизиться с его дочерью у Генриха за спиной значит нанести другу тягчайшее оскорбление.