Бывают моменты, после которых уже ничего не будет как прежде. Это не всегда плохо, и мы, порой, сами не замечаем те знаковые события, которые неизбежно влияют на нас, наши взгляды, убеждения, отношения с другими людьми и с самими собой. Но иногда их очевидность и значимость сложно переоценить. Альфред прячет взгляд, мы оба ощущаем себя неловко, и оба понимаем, что это один из тех самых моментов. Нам пока неизвестно, в какую сторону все повернётся, мы даже не задумываемся об этом, но одно понятно - что-то только что бесповоротно изменилось.

Бывают моменты, после которых уже ничего не будет как прежде. Узнав постыдную тайну близкого друга, ты сам решаешь, какие сделать выводы. Быть может, Альфред решит, что я испытываю разочарование, отвращение или жалость к нему, быть может, на какие-то мгновения именно так и было. Но сейчас я чувствую нечто совсем иное, новый уровень понимания и принятия. Уже не будет как прежде - этот человек стал мне чуточку ближе и роднее, чем минуту назад.

Но он никогда не признает, что это был страх. Истинный. Первозданный. Тот страх, который преследует детей в ночных кошмарах; тот страх, что заставляет их бежать в спальню своих родителей и прятать замершие пятки под их одеялом; такой, что не позволяет еще долго закрыть глаза, опасаясь той непроглядной темноты. Такое не приходиться испытывать, когда ты уже взрослый, ибо вкладываешь рациональности в хаос намного больше, чем там в действительности имеется.

Приближение Астериона она почувствовала будто надвигающийся тайфун: на горизонте ещё чистое небо, но озлобленный ветер уже бросает в лицо пряную пыльцу, едкую пыль и свежесть озона. Только в этот раз тайфун захватил извержение и нес с собой пепел, смог, гарь и привкус безысходности.

Армия давно дискредитировала себя в глазах англичанки, из собранного, смертоносного орудия, превратившись в неряшливого монстра, который расползался по континенту, точно гигантское зловонное желе, опрокинутое злокозненной рукой заигравшегося в войну Гриндевальда.

Надеясь, что челюсть не придётся вправлять, Рысь обхватил подбородок большим и указательным пальцем. Он раскрывал и закрывал рот, как лошадь, неудачно закусившая удила

Она была так охвачена лихорадкой победы, что алхимик размышлял, не плеснуть ли ей по возвращении зелья на лавровом листе, помогающего снизить накал возбуждения чемпионов, если им требовалось участвовать в следующем соревновании без передышки.

Пора было эвакуировать воодушевлённую валькирию в Валгаллу, хоть Ричард и не был похож ни на одного из почитаемых Элиасом богов. Вместо Хеймдалла с радужным мостом приходилось довольствоваться не слишком послушным бесом.

Офицер ирландского происхождения же утверждал, что Бессмертный – йольский кот, к которому применили Reducio.

Присев на корточки возле Блэка, Вайс уже собирался снова пустить в ход Ennervate, но тут Шварцвальд осадила его настойчивым намёком.
- Стопка огневиски? – саркастически отозвался Ричард, но волшебную палочку отвёл, использовав её по иному назначению

Манера её покровителя подминать всё под себя действовала на нервы Ричарду, который в принципе не особенно умел подчиняться кому-либо. Гриндевальд взял его под контроль только потому, что основывал свой авторитет на уважении и восхищении, а не страхе и беспрекословной покорности.

Ричард старался не думать, как он будет объяснять мисс Мантер, почему её домашнее животное оказалось в шотландском замке.

Анчутка, сидящий на шерстяной спине, дотронулся до хозяина и вся честная компания в мгновение ока исчезла.

Голос Шварцвальд, отдающей приказы, и почти нечеловеческое рычание «Хайланд!» хлестко врезаются между лопаток, заставляя непослушное тело двигаться, упрямо цепляясь ободранными пальцами в раскрошенный камень пола.

Его рослая массивная фигура кажется незыблемой, надежной, неуязвимой, но ей ли не знать насколько это иллюзорное обманчивое ощущение? Ей ли не знать, во что в единое мгновение может превратить его ливень темного колдовства?

Только опрокинув в себя тонизирующий cостав, прокатывающийся по истерзанному сознанию и измученному телу обжигающей колкой волной ясности и насильственной бодрости осознает, что сотрясается от беззвучных рыданий. И не может их остановить.

- Медсестра...мисс Шварцвальд, она заходила в больничное крыло. Вела себя нормально. Как обычно,- в голосе юноши-гриффиндорца сквозит недоверие и Сольвейг понимает, что причиной тому ее собственные слова о том, что целителей Хогвартса стоит опасаться,- она сказала, что пойдет искать мистера Блэка.

Может стоит поискать и их тоже? Может они столкнулись с этими преступниками и тоже пострадали?

- Боюсь, ребята, что мисс Шварцвальд...и мистер Блэк решили уволится. По собственному желанию.

Если бы чёртовы фестралы становились все плотнее с каждой пережитой чужой смертью, в присутствии Альфреда они проваливались бы сквозь землю, неспособную удержать такую тяжесть.

Переживания леди Ришар не вернут и никак ей не помогут. А вот раскрыв убийцу, он имеет возможность как минимум передать его в руки правосудия, дабы тот понёс справедливое наказание. Это, конечно, тоже не вернёт Аделину, но хотя бы воздаст уважение её памяти.

А леди Эстер была хороша.

Запоздало Альфред отметил её тонкую игру, грацию обнажённых плеч и приспущенного одеяла, что возможно, имели целью привлечь его внимание - и как следствие отвлечь это внимание от чего-то более важного.

Альфред едва сдерживал желание схватить её за руку - требовательно, жёстко, - и убедиться в том, что сердце её бьётся ровно и спокойно, что вся эта игра остаётся игрой, и ничто не трогает ледяной души.

Для чего тебе убивать девушку, которая тебя даже не знает? Если ты наёмница, то кто тебя нанял? Кому могло помешать это ангельски чистое создание?

Тот, кто убил, кто сделал это с такой циничной лёгкостью, непременно убьёт снова. И значит, Эстер следует остановить.

Жизнь продолжалась. Точно так же будет она продолжаться, когда не станет Мерсье, не станет леди Эстер и самого Альфреда.

- Леди Эстер, как вы себя чувствуете? Не желаете выпить... чаю? Или мне проводить вас в купе? - вежливо обратился он к соседке, остужая пристальность тёплой улыбкой.

Леди Эстер была безупречна, в самом деле. Слишком. Каждый жест её, взгляд, каждое слово были выверены с отточенной аптекарской точностью. Альфред едва сдерживал желание схватить её за руку - требовательно, жёстко, - и убедиться в том, что сердце её бьётся ровно и спокойно, что вся эта игра остаётся игрой, и ничто не трогает ледяной души.

Альфред чувствовал в себе трепет отчаяния, и в его цепкой пристальности всё ещё оставался страх взглянуть на тело Аделины не как на улику, предмет, подтверждающий совершённое преступление, но как на человека, на девушку, которая ещё вчера была живой, тёплой, ещё вчера улыбалась. Он не уверен был, что справится с чувствами, которые непременно затопят, достаточно быстро.

Рука еще ощущалось чуть более костистой, чем хотелось бы. Аберфорт решил, что не лишним будет поберечь ее пару недель и регулярно прикладывать к кружке огневиски. Будучи опытным магом, он знал толк в реабилитационном периоде.

Устало потерев лицо, Аберфорт безвольно развалился в кресле. Усталость тягостно ползла по венам. В свои сорок три года Аберфорт чувствовал себя на все сорок четыре. Ужасно.

— Фокс, не держи меня за идиота. Ты знаешь больше. А я знаю, что ты знаешь больше. Да к тебе даже лесные клещи обращаются за советом, как правильно ввинчиваться в шкуру зверья.

Аберфорт был далеко не тем типом, кого легко куда-либо препроводить. Даже если он в принципе не против. Даже если он не знает дороги.
Это дорога не знала его, вот в чем все дело. Он-то шел в самом что ни на есть верном направлении, просто обстановка вокруг была настолько подлючей и сволочной, что никак не желала превращаться в кабинет профессора трансфигурации.

Было неясно, как себя чувствует Альбус, но выглядел он хреново. Целый, живой, но встревоженный. Обессилевший.
Аберфорт молча швырнул в него полную горсть слив. Позаботился, так сказать. Экстренно доставил полезные фрукты. Авось от питательных веществ соображалка включится.

— У меня просто слов нет, — начал Аберфорт, что недвусмысленно означало: слова будут, да еще в каком количестве.

Он пронесся по кабинету, жгуче-яростный, взвинченный. Облегчение, что Альбус в порядке, затопило душу — но тут же свернулось на углях возмущения. И Аберфорт, увидев, что главный пункт его беспокойства временно снят с повестки, тут же перешел к остальным.
Бесси радостно скакал следом за ним, явно заинтересовавшись догонялками.

“Как неловко получилось,” - подумал Бальтазар и выключил режим обольстительной улыбки.
У него было не очень много правил в жизни, но одно из них определенно гласило: не заводи адюльтеров с партнерами по работе.

Так, соберемся. Несколько недель назад здесь чуть не погиб глава британского аврората, теперь на его полу истекает кровью аврор из международной коалиции. “Мое ателье определенно притягивает авроров. Осталось понять, чем”.

Если бы Септимуса Уизли спросили, какой он человек - хороший или плохой, творит добро или зло, какие у него принципы, к чему он стремится и каким кредо руководствуется в жизни, он бы очень затруднился с ответом. Принципы, кредо, добро и зло - такие возвышенные слова и сложные понятия, а он-то всегда был простым. Ну что может быть проще: поступай по справедливости, не обижай окружающих, помогай тем, у кого проблемы.

Альбус был великолепен в своей завершенности, уязвим в своей принципиальности, не созданный быть вторым, не пожелавший стать первым, ведь для этого почти всегда необходимо измарать блестящие грани.

На следующий день собрался к нему, постучал в дверь и потребовал показать мне Лулу. Открыла какая-то девица и начала мне затирать, что О’Дрисколла нет. Как же! Я тебе так скажу, Мерри, в мире много чего нет: предела там совершенству, солнца в полночь, лысых йети, опять же. Но гад тот дома точно был!

Уничтожь своих врагов, свою оппозицию, и тебя назовут диктатором, а твой режим - тоталитаризмом, но заставь всех поверить, что репутация твоих противников небезупречна, и они перестанут быть опасными