И они вроде как выигрывали, да? И мантию уберегли, правда же? Так почему же Анвен чувствовала, что она проиграла?

Уверенным движением палочки Анвен связала пленницу веревками и призвала к себе. Тяжесть обоих тел давила, но давила она в разы меньше, чем давила необходимость отступить, когда больше всего на свете хотелось продолжить битву.

«Готовься удивляться, Сольвейг - шеф в кои-то веки готов стать пациентом.»

Мир, как густеющий лимонный курд - насыщен он и свеж, и сладость его тонет в остром вяжущем соке с нотками горечи, раскрываясь диковинным цветком с золотистыми прозрачными лепестками, пронизанными эмоциями, как всполохами магического света.

- Что за манера у нас, людей... Ремни, воротнички, часы, манжеты,  корсеты. Будто рассыплемся без них. Будто только они нас и держат.

- Астерион. Мистеры, они посолидней выглядят, с согласитесь. Мистер - Малфой, а я Астерион, мисс.
А ты просто Рыжая, ладно?

- Исследователь. Интересуюсь природными механизмами трансформации. Метаморфмагия, анимагия, оборотни... - Смотрит на Эриндис поверх чашки неподвижно и долго, - Маледиктусы.

Эринлис шла так же тихо, как падает снег на обрывы острова Серейя

А за дверью этой запах - запах страха, болезни, испуга. Запах девушки - молодой, храброй, уверенной в себе. Такой, которая не боится ходить по канату через пропасть, а если и выберет себе для пути шоссейную дорогу, то обязательно свернет себе шею

радостный призыв «Ричард», с которого началось сущее светопреставление: предсмертный вой клубящейся тьмы, очертаниями подобной оперенному волку, разрываемой в объятьях незнакомцем, офицера Вайса собственной персоной в компании калейдоскопически переливающего жмыра и чудовищный магический удар, разметавший наскоро, на инстинктах воздвигнутые ими всеми щиты

Предатель! - именно поэтому она не доверяет никому, кроме Фридриха и выбранных им людей, даже на заданиях оставаясь настороже. В отличие от Хартманна, Гриндевальд может ошибаться, потому что не всё контролирует лично... Люди слабые, им свойственно сомневаться, эта зараза, вызывающая у Теи чувство глухого бешенства, расползается, как драконья оспа.

Приближение Гриндевальда она чувствует раньше, чем слышит хруст сминаемых его сапогом костей почти издохшей уже зимы. Он продавливает пронизывающий все вокруг магический поток собой и тот расступается перед ним, как, говорят, расступалось море перед магловским народом, нареченным избранным. И не просто расступается - разбегается от него, расходится волнами, захлестывающими перегородившие реку камни.

Ричард не раз упоминал эту силу Гриндевальда - найти место любому волшебнику, насколько бы сильно не был он изъязвлен, насколько бы безнадежным не считал его весь прочий мир, как бы ни были тяжелы и темны последствия его поступков.

Вайс упоминал - невозможно предсказать, как поведет себя Геллерт. Для всякого он выберет свой тон и свою дистанцию - собственную.

Зависимая от искусства зельевара ничуть не меньше, чем от его безоговорочного ее принятия.

Зверя можно держать в клетке, но однажды он вырвется и перегрызет пленителю горло. Но корми зверя с рук и он не воспротивиться даже, когда ты наденешь на него ошейник.

Дочери Серейя учат своих дочерей слышать волка с самой первой их месячной крови. В дурмане раскуриваемых над жаровней трав, в жарко натопленных комнатах, теплом выгоняя напряжение из мышц, в полной тишине и темноте они касаются проклятой своей крови и призывают проклятье показаться и сдаться на милость им. Балансируя на тонкой грани между неуступчивостью и принятием, они переживают свою первую трансформацию без выворачивающей жилы боли и панического оглушающего страха.

И мистера Вайса его родимые реторты волновали даже сильнее, чем домовиков - покрывающаяся мхом роскошь старой вдовы

Но если он этого не заметил

Целый рой мыслей, а Пандора стояла как вкопанная с дурацкой застывшей улыбкой на лице. Улыбкой одними губами, которая говорила «что же, какая пренеприятно приятная неожиданность, добро пожаловать». То есть, она обычно говорила что-то подобное, потому что в такой ситуации миссис Мантер еще не оказывалась и поэтому никаких улыбок припасено не было.

Мышь, зажатая в углу ленивым котом - это и нелепо, и смертельно в одночасье.. Разумеется, мистер Вайс вряд ли заслуживал звание ленивого кота, да и в угол он никого не загонял

Ей так и хотелось огреть этого нечаянного соучастника всей правдой, но он ведь офицер. Офицер армии того самого Гриндевальда. Гриндевальда, которому придет конец раньше, чем наступит его старость или даже смерть. То есть не ему конец, сначала, а им всем. И ему, этому офицеру, и ей, бедняжке, такой молодой еще, сделавшей неверный ход, возможно, еще в начале партии.

Она в шатком положении, и так она себя ощущала уже очень давно, со своими-то липовыми пророчествами для развесивших уши дражайших сливок общества

Одна из струн лопнула, издав низкий трунь, и Пандора, выдохнув, упала на спинку нелепо широкого кресла, то есть, бержера.

Пандора уронила голову на подлокотник и ударилась о деревянную резьбу лбом

Все страхи отступили, и в мыслях выстроился примерный и очень скромный план действий, за что Пандора сказала бы спасибо - хорошо обойтись без штрафа на сложность.
Осталось подобрать наилучший момент. Она не знала, чего ожидать от мистера Вайса, но хотя бы знала, чего ожидать от себя.

Из рассыпанного по простыням огня света ладони его лепят её, создают заново. И она больше не набросок, не слепок, она теперь осязаема, она вся в руках его, и в прикосновениях к ней он теряется, отчаянно и тщетно жаждая впитать в себя, запечатлеть в памяти каждый изгиб её лёгкого и сильного тела. Он не мастер, он никогда им не был, это не он создал её - но она вышла из-под его ладоней. Эта новая Сольвейг знакома лишь ему одному и принадлежит в этот миг лишь ему, принадлежит не так, как принадлежать могут вещи, но так, как могут - мысли, слова, воспоминания, чувства, как принадлежит ему его собственное тело и собственное его "я".

- У тебя есть я, - говорит Доротея, накрывая его руку ладонью.
И он морщится, когда новым всплеском в ответ на эти слова бьёт в виски его неудовлетворенное желание, похороненное в минувшем, ушедшее в прошлое. Бьёт осознанием, что это ложь, и её у него нет, и никого больше нет у него, только он - он есть у всех них, точно полезный инструмент, который они расчехляют, когда он нужен, и прячут обратно в кофр, когда дело его завершено.

Он не хочет ни к кому приходить со своими проблемами.
Ни к кому приходить с тем, что его беспокоит.
Ни к Доротее, ни к Флоренции
Если и пойти с этим всем - то к Рысю, который не станет расспрашивать, не станет делать вид, будто ему важно все это огнекрабье дерьмо, которым вдруг вздумалось Блэку потешить свое самолюбие, убеждая себя тщетно в том, что он все ещё человек.
Рысь сам расскажет какую-нибудь новую ерунду, которой можно будет занять мысли, отвлечься, забыть о том, что всколыхнулось ни с того ни с сего безо всякого смысла.

Ей казалось, что все вот это вот она придумала достаточно здорово, и что если ни на что больше денег им не дадут, то хоть позволят пополнить запасы качественного вина в погребе Калето, потому что в последнее время там было грустнее, чем в камерах Азкабана.

Может со стороны это зелье и могло выглядеть невинной шуткой, но отчего-то Анвен была уверена, что в нем невинного было не больше, чем в красном колпаке сухого.

Альфред Батлфилд не привык ощущать себя мелким или мелочным, излишне впечатлительным, эмоциональным до экзальтированности, но порой рядом с Хантером эти неприятные чувства накрывали его с головой.
Вот как сейчас.

- Нет, это не будет проблемой, - начал он, но продолжить не успел, - Хантер ворвался в паузу с бесцеремонностью кирпича, падающего на голову прохожему с крыши небоскрёба.

- Что ты чувствуешь? Возможно, тебе требуется поддержка, но ведь ты не из тех, кто говорит вслух о подобных вещах...

Уверенно улыбаясь, Анвен поставила руки в бока и отвечала так, будто они все это время оставались ближайшими из друзей и это был совершенно рутинный визит к старому другу. Сработает или нет это уже следующий вопрос, и как быстро Альфред поймет, что происходит, это тоже проблема совершенно иного калибра, но попробовать все-таки стоило.

- Так говоришь, будто не рад мне, - «душа моя».

- Да, это я, - подтвердил Вайс, - в следующий раз просите о помощи заранее, а не в тот момент, когда всё уже катится в тартарары,

Возьмите себя в руки, - в конце концов, офицер – не преподаватель, вроде тех, что здесь обитают, и не обязан проявлять сочувствие. A la guerre comme à la guerre,  - вы рыцари Армии Гриндевальда или игрушечные лошадки?

- Оставь его! – крикнул Вайс, но Тея никогда не отличалась послушанием, повинуясь лишь одному человеку, и офицер им не был

- Ударь меня, - попросил Вайс Териона, поворачивая незащищённую скулу.

Рвано, хрипло вздохнув, Астерион отшатывается к стене, намереваясь взобраться по ней, возвести себя на ноги, которые отказываются его слушаться: взбираться по Рысю - вариант неразумный.

Взгляд Рыся, выразительный, твёрдый, светлый, вонзается в них рыболовным крючком, удерживая в реальности лучше любых слов, лучше них убеждающий сделать, как он сказал.

- Всегда мечтал тебе вмазать, - хрипло смеётся Блэк, отлипая от стены.