В первые годы работы с клиентами Бальтазару казалось, что от частых улыбок у него сведет челюсть и он больше никогда не сможет грустить. Спустя годы характер закаляется, фразы оттачиваются, а мимические мышцы становятся более эластичными.

Эльза дирижировала парадом блюд и настроением сидящих за столом. Арман смотрел на своих родных и думал о том, что хочет видеть их такими всегда. Живыми, свободными, мечтающими, а не пытающимися соответствовать имени и требованиям старших. Арман никогда не давил на детей, поэтому в его присутствии они не боялись быть собой, и он был безмерно благодарен им за это.

— Если бы ты видел, что воображал этот художник в момент написания портрета, ты бы понял, что моя красота, запечатлённая на холсте, - лишь капля в океане, — Арман сопроводил брата взглядом от двери до дивана и позволил себе вновь скользнуть вниманием в бумаги, лишь когда тот удобно расположил себя в пространстве. — Не то чтобы я хвастался.

— Разве может быть лучше мир, существующий по чужим законам? Куда естественнее желание быть демиургом, тем, кто определяет, с какой стороны завтра встанет солнце.

<...> в нью-йоркской тюремной камере кривил покрытый кровавой коркой опустевший, иссохший рот и чеканил отрывистым жестом вместо согласных и гласных звуков, рисуя в воздухе перед лицом у Серафины Пиквери — Я Буду Твоим Королем — и его пальцы, сложенные буквой ‘К’, рубили орденскую ленту от плеча к бедру, продетую под эполетом. Он хохотал. О, как же он хохотал! <...>

Как ни странно, на работе его стали хвалить чаще. Гриффиндорец стал более сосредоточенным. Мальчик наконец повзрослел. Но мальчику просто очень плохо.

До сих пор Вайс не мог и помыслить, что Убивающее Проклятие может уничтожить Гриндевальда. Он производил впечатление того, кто сможет пережить цунами, извержение вулкана и ледниковый период.

полный Альбус

он даже был любезен с людьми

все мероприятия вообще провалились и визит бледного хмыря в Хогвартс все же случился

Аберфорт не знал, добрался ли Гриндевальд до артефакта — да и пошел он к дракклам, этот артефакт. Гриндевальд однозначно не увидел шкатулки — это было главным, что возмущало Аберфорта до глубин его бороды.

захватил прикупленные на рынке сливы, взял с собой недовольный ебальник

Он присобачил (прикозлил?) к метле подвесную люльку, в которой уютно устроился Бесси, приладил зачарованный компас и полетел.

Ну ты короче посмотри на меня, а теперь мысленно чуть убери бороду, впучь глаза, добавь к лицу выражение «щас я просто вам хитро поулыбаюсь, и для решения проблемы найдется кто-нибудь более тупой» — и сам поймешь, чей я брат.

Что если бы Ирмелла, не завершая свою трансформацию, оставила бы себе как-нибудь рог в середине лба? - не к месту лезут вопросы в его голову, - ей-то с её лошадиной физиономией определённо пошло бы. Но Дора...

- Не пытайся взлететь, - шепчет он, улыбаясь, лезет в карман за жабенком, - Они тебя не удержат, слишком хрупкие.
Намекнуть стройной миниатюрной девушке на то, что она слишком тяжела для полётов, - удовольствие в традиции взаимных подколов особого толка.

Оставшись один, он бредет бездумно к камину и, присев, поднимает с пола книжку, выпавшую из рук усыпленной им девчонки. «Этика волшебной медицины». Огнекрабья бабуля... Что это ещё за зверь? - хмурясь, Астерион пролистывает книжонку, вспоминая, как зевал в Мунго на немногочисленных лекциях по этой бредятине.

Так, склоненным над спящей рейвенкловкой, застает его вернувшаяся Доротея.
- Извращенец! - впечатывает она тычком в его рёбра, заставляя протестующе вскинуться.
- Обстоятельства, Дора, - наставительно поднимает он палец, - Обстоятельства непреодолимой силы!

Стальные пальцы его смыкаются на узком плече учительницы, оседающей на пол, он вздергивает её на ноги.
- Стоять! В глаза мне смотри.

Взять ту же собаку, которая не всегда будет себя вести разумно. Выбежит в сад и затопчет любимые цветы хозяйки поместья из-за чего хозяйка тут же в порыве гнева превратит животинку в бездыханную тушку одним взмахом палочки. Потом она будет раскаиваться в содеянном.  Но уже поздно, ни цветов, ни собаки. Напоминает жизненный путь некоторых авроров, которые лезут куда их не просили.

Мальхен сбежала вниз по ступенькам, на ходу завязывая халат, прикрывая нижнее белье. Оповещающие чары молчали, так что Амалия смело  сняла чары

Только он собрался поставить куда-нибудь чайник, как в воздухе материализовал конверт и, окруженный россыпью лепестков, плавно опустился в руки Септимусу. Бумага пахла цветами и тихо наигрывала что-то мелодичное. Хорошие новости не могут так приходить.

Встречаясь с представителями закона, всегда чувствуешь себя немножечко виноватым. Вот и сейчас Септимус яростно вспоминал, как Министерство магии наказывает за укрывательство чужих невест своими мантиями.

Сердца французов были объяты пламенем Революции — не затухающим, не умолкающим ни на миг. Они кричали: долой неравенство! Они кричали: долой буржуазную власть! Геллерту было достаточно выйти на паперть парижского Нотр-Дама и выбросить красный флаг. «Мои братья! Сестры! — гремел бы его непримиримый голос над сгрудившимися толпами. — Вы пойдете за мной? Я спрашиваю — вы пойдете за мной?»

И они бы ответили.
Они бы откликнулись.

По первому его слову они бы выбросили буржуа в беззубый оскал реки.

2 Ce qui vous amène ici, c’est un besoin et la conscience que les usages anciens ne nous conviennent plus. Vous êtes venus car vous avez besoin de nouveauté, de changement. On prétend que je hais les Non-Magiques. Les Moldus. Les Non-Maj. Les Sans-Charmes. Je ne les hais pas. Pas du tout. Mon combat n’est pas motivé par la haine. Je soutiens que les Moldus ne sont pas inférieurs, mais différents. Pas sans valeur, mais d’une valeur autre. Pas insignifiants, mais de nature différente. La magie ne s’épanouit qu’au sein d’âmes rares. C’est un don accordé à ceux qui cherchent à s’élever. Quel beau monde nous bâtirions pour toute l’humanité, nous qui vivons pour la liberté, pour la vérité, et pour l’amour.

2 Вас привела сюда необходимость и осознание того, что наши древние обычаи больше нам не подходят. Вы пришли, потому что нуждаетесь в чем-то новом, в переменах. Говорят, что я ненавижу Но-Мажик. Магглов. Не-магов. Лишенных чар. Я их не ненавижу, нет. Отнюдь. Моей борьбой движет не ненависть. Я говорю: магглы не уступают нам, они просто другие. Они не бесполезны, просто их ценность в ином. Они не ничтожества — они иные по своей природе. Магия рождается только в избранных душах. Это подарок для тех, кто стремится к высотам. Какой прекрасный мир мы построим для всего человечества, мы — живущие ради свободы. правды и любви.

Его лицо было обращено к пустующим трибунам — ничем не скрытое, не разукрашенное эмоцией, — и подбородок вздернут, словно под ним была веревка, а под ногами — наспех сколоченный эшафот. Казалось, он изрекал свое последнее слово.

он приблизился к Абраксасу, впечатав твердой поступью в гранитный камень свои подкованные каблуки

Пальцы его замирают на шёлковом узле кушака, стянувшего талию Доротеи, когда она, наклонившись, берет его лицо в обе ладони - хрупкие, мягкие, такие маленькие и - ему известно - такие сильные.
- Смотри на меня, - говорит она, ловит глаза его прочной сетью своего взгляда, и ему кажется, что он тонет в её зрачках.

Доротея говорит ещё что-то, но он не слышит, голос её смазывает, размывает неумолчный подводный гул, лицо её все дальше, подернутое бутылочной зеленью, слабеют его руки, соскальзывая с её талии.
- Мама... - потерянно шепчет он, падая на дно, и существа, что держали его крепкой хваткой, распускают щупальца, разжимают пальцы, - Мама, - озирается, сглатывает сухой воздух с привкусом пепла, приподнимаясь на локте.

- Дора... - хрипит, шаря потерянно по полу непослушными дрожащими ладонями, - Дора, я... Я был у Ричарда. Я сделал большую глупость. Очень большую глупость, - садится, подтягивает к груди колени, обхватывает руками голову, идущую широким кругом, пальцы путаются в проволоке взлохмаченных волос.

Астерион впивается пальцами в колени, ещё сохраняя остатки здравого смысла, но они расползаются, точно сшитые гнилыми нитями.
- Дора, сделай что-нибудь, - умоляюще шепчет он, уже не пытаясь собрать себя в целое, теряя вновь неумолимо, - Прошу... Дора... Побудь со мной. Никто не узнает. Мы не скажем Фридриху, -

Астерион подаётся к названой сестре, захлебываясь в дикой жажде обладания ею. Нет, не телом её - ею полностью, и мыслями её, чаяниями, мечтами, всем, что доставалось ему до сих пор урывками или не доставалось вообще, оставленному за порогом, заклеймленным безнадежным «брат», не сулящим надежды на настоящую близость.

Так странно, но именно в этот момент, он осознал, что отказывает от одного из постулатов своей философии – всем на всех плевать. Почему свидетели, становиться таковыми? Потому что в их интересах, чтобы преступник был найден? Какую прямую выгоду получают от этого лично они? А если выгоды нет, то стоит ли подвергать свою жизнь такой опасности, чтобы идти в суд? Именно это и позволяло ему всегда быть бесстрастным к тем людям, на глазах которых свершались ужасающие преступления. Они будут молчать. Потому им так удобно. Так стоит ли пытаться запугивать и без того запуганных?

И тут парень попросил то, что, собственно, и приводило к разгадке, кого он тут ждал. Хейла уставилась на него как баран на новые ворота, не в силах совладать с собой.

Хейла нахмурилась, понимая, что ей стоит прекратить это всё сейчас же.

Ведь убийцы не заводят себе девушек, дабы те не раскрыли их маленькие грязные секреты.

К тому же, этот парень ведёт себя совершенно странно, словно у него какая-то маггловская шизофрения.

Девушка картинным жестом вытирает собственные губы, благо, что не плюётся

И будут потом господа маги из США считаться в лучшем случае "очередными предположительно официальными лицами"

Едва вселившись, Абраксас написал прошение о размещении мемориальной доски на торце посольства, возвещающей, что именно здесь претерпевал бесчеловечные лишения и томился в плену император Баварии, несломимый, героический, безмерно привлекательный собою.

Пиквери. Когда дело касалось политики и Штатов, она появлялась, неотвратимая, как триппер у солдата в увольнительной. И интриг у нее — полон тюрбан.

выглядя просто неотразимо в новом костюме кремового цвета

Сдержанно посиял в нескольких компаниях, легко вовлекаясь в шутки и ничего не значащую болтовню, среди которой то и дело вспыхивали спонтанные союзы, подготовка к которым на самом деле велась годами, проводились дуэли взглядов и творилась магия великосветской старательной непринужденности.