Пара бокалов, Оборотное зелье, два халата. Он не смог бы занять свою должность, если бы не понял, к чему все идет.

Она выпрямляется вдоль дивана и закидывает свои журавлиные ноги на его спинку, что дает Бланко рассмотреть подругу детства в новом, не менее удивительном ракурсе. Любой другой мужчина воспользовался бы шансом захомутать блондинку сразу же, ведь такие подарки судьбы мало кому перепадают, и Нейтан по мнению Этель был как раз из тех, кто принимает и ценит подобные презенты в виде доступных женщин недурной наружности, но сегодня все было иначе.

И всякий раз они изумлялись, почему животные, обладающие такой магически притягательной шерстью, по натуре своей так невыразимо скучны. Они не могли и вообразить, что однажды станут такими.
Что Эль станет неживой колдографией в альбоме, воспоминанием, жгучей ноющей болью.
Что Асти сделается тенью, оттиском, отпечатком на запотевшем стекле, что пропадает, стоит стеклу просохнуть.

в вопросах права волшебников помереть гордо и очень красиво (Не факт) я неисправимый консерватор, тиран и очень сильно деспот.
Пока есть возможность жить-живи обязательно.
Если мир дал тебе второй шанс, значит ты ему нужен

Тебе подарили счастливый лотерейный билетик, бестолочь ты эдакая, а ты гордый, и не принимаешь бесценный дар, совершенно не интересуясь, сколько Сольвейг отдала за твою возможность жить?!

Было проклятье - нету проклятья. Звучит, как успех. Я бы на месте твоих друзей посоветовал тебе призасунуть своё самолюбие в какой-нибудь не менее проклятый резервуар.

Он мечтал путешествовать по суровому северу, намывать золото из ледяных ручьев, жарить на костре сочащийся кровью кусок мяса собственноручно убитого им медведя и вытирать жирные руки о шерсть вожака своей собачьей упряжки. Мечтал вести в бой войска и набело чертить границы государств, ставя своих сыновей наместниками. Мечтал сражаться с чудищами и спасать людей. Мечтал покорять океан и пропахивать гребни буйных волн килем своей каравеллы, которую он, конечно, назвал бы "Лита". Мечтал изучать древние храмы, заполненные ловушками и проклятыми артефактами. Мечтал даже умереть от предательского удара, но остаться в памяти на века.

мох и лишайник, казалось, пытались вскарабкаться даже по солнечным лучам, что пробивались сквозь толщу деревьев.

Французы в каком-то смысле были нацией не менее ушлой, нежели евреи, только вот достижения их в области напудривания всему миру мозгов прозвучали в областях не самых выгодных, во всяком случае с точки зрения Селестена. Например, им удалось неким необъяснимым образом убедить мир в несравненной красоте француженок (в особенности парижанок), среди которых Фантен за всю свою жизнь встретил всего троих по-настоящему красивых (одна из них стала его женой, ещё одна - любовницей) и навряд ли пару десятков тех, на кого можно было взглянуть без опасений схлопотать вне очереди инфаркт.
Вопросы вызывала также всеобщая убеждённость в изысканности французской кухни.
Трудно было представить, кому и в каком больном бреду показались изысканным блюдом пресные и малопитательные лягушачьи окорочка. Или коричневое варево из репчатого лука без добавления чего-либо более съедобного.

Не распахнув эти руки-крылья, едва разведя их, Флоренция падает в толщу вод навстречу Астериону, и руки эти обвивают его стан, он чувствует их - тонкие, невесомые - всем телом, они точно оставляют на коже свинцовые отпечатки - больно, мучительно, восхитительно больно. С болью взрывает лёгкие глоток воздуха - точно в самом деле первый после нескольких минут безвоздушья. С болью долбится сердце в хрупкую стенку грудины будто в стремлении проломить её и выброситься в ладони Флоренции беспомощной рыбой.

Хочешь замок - я подарю тебе замок. Лес, поле крапивы, пряничный домик, хрустальный мост, золотую прялку, хочешь - я подарю. Хочешь меня - забирай меня. Забирай, я не знаю, я больше не знаю, что с собой делать. Завтра я буду знать, поэтому забирай прямо сейчас.

Так камень летит с горы, по пути сбивая собратьев, и вот их всё больше, и срываются с места целые глыбы, грохочут, раскалываются на части, выкорчёвывают молодые деревца, попавшиеся на пути, а могут всей ватагой и взрослое, укоренённое дерево смести. Не остановить этот кошмар, никак ему не воспрепятствовать. Камни не вкатываются в гору сами по себе - чтобы это случилось, необходим труд, приложение сил. Когда же они катятся вниз - никаких усилий не нужно, достаточно просто наблюдать.
И лучше с безопасного расстояния.
Но что делать, если камни эти несутся через тебя, сквозь тебя, дробят кости, в клочья рвут, расцвечивая пёстрыми гематомами твоё нутро, самую душу твою обращают в кровавое месиво? Каждое слово - камень. Одно цепляется за другое, а смысла всё меньше, он ускользает, тщетны попытки вернуться к нему, ухватиться за юркий и скользкий хвост - этому камнепаду не нужен смысл, он ему чужд. Камнепаду нужно нестись с горы, круша всё на своём пути.
Камнепад должен просто закончиться.
Просто нужно переждать.
Но пока ты ждёшь, он может смести до основания всё, чего коснётся.
И самое важное. И самое светлое.
И самое глубокое.

- Прекрати, вы не были уверены в том, что так будет лучше! Не были, она сама говорила об этом. Если бы она была уверена, всё могло быть совсем иначе.

Персиваль оторвался от отчетов, но те строчка за строчкой перекочевали в его голову, поэтому он ещё на какое-то время остался безмолвно-отвлеченным. Но, назвав свою фамилию, девушка сконцентрировала на себе все его внимание и попутно всколыхнула забытые ощущения от общения с британцами. Потому глаза его заблестели отнюдь не добро.

Искомый анализатор всё ещё ускользал от его цепкого взгляда, и постепенно клацанье дверей и ящиков начинало приобретать зловещее, мрачное звучание - с таким звуком гильотина отсекает головы, а дракон сочно хрустит беззащитной тушей.

Артефакт показывал Калето: коридоры, комнаты, подсобные помещения - в зависимости от калибровки... -  шефа, пишущего  отчёт в кабинете, Арчи, дающего распоряжение домовым эльфам, тренирующую боевые заклинания Анвен... лазарет.

И мне было чертовски плохо, Альфред, хуже, чем когда меня едва не сожрал дракон. Я едва не вышел в окно, но даже тогда мне было лучше, чем ей сейчас. Моя апатия была искусственная, наведенная, магическая, и чтобы победить ее мне понадобилась помощь Сольвейг, родных, магопсихиатра и кокаина. А у нее она настоящая.

Гриндевальда он упустил.
Хотя разглядеть успел. Успел ощутить, как накрывает с головой животная ярость, плохо ему знакомая и, кажется, передавшаяся от Мирко через воздух Калето, уже ею пропитанный насквозь.

Юная Вангелия, как и ее родня, о мире магов не имела ни малейшего представления. Они творили собственную "магию", понятную малообразованным, но истово верующим местным обывателям, зажигая тонкие, как косточки девичьих пальцев, восковые свечи и вознося молитвы у простых икон, скрытых заботливо от взглядов дремучих иностранцев за одним из полотнищ.
Они уверяли, что со слепой девушкой в бедном платье неразличимо пыльного оттенка, стискивающей в тупой покорности худые руки на коленях, говорят ангелы.
Это было мучительно, хоть вервольфом вой.
Не только потому, что девушка на колченогом стуле перед ними, во всем этом окружении, более подходящем странствующему балагану, вызывала стойкие ассоциации с зверенышем, запертом в клетку ради потехи публики. Покорность ее странным образом действовала на Сольвейг, все пытающуюся разглядеть тень малейшего страдания от такого унизительного положения и не находившую ее.

Белая табличка на стене с непонятными буквами и склоненные головы, пять десятков бритых голов, шепот молений и заклятий… и «…три их лимонным соком, черт тебя подери, три, пока не устанут руки, потому что разве бывают ангелы, покрытые веснушками с головы до ног? Нет, не бывают, и ты покрылся ими мне назло, уж я-то знаю!» Поэтому ни солнечного лучика, только тьма зашторенных комнат, и, может быть, они и вправду появлялись назло ему там, где им не полагалось быть, рассыпались по коже, не видевшей солнца, ободранной лимонным соком. Белая тога, забрызганная лимоном, засохший венок из ромашек с белой серединкой и «…сотвори же нам чудо, сотвори его!» Чудеса, которые не были чудесами, и лак на ногтях, и цветные линзы, от которых слезились глаза. Но «…не может же ангел не быть, мать вашу, синеглазым

Сольвейг Хайланд, колдомедик передового отряда, взялась за моё проклятье со свойственной ей обстоятельностью, и одно из сваренных ею зелий вызвало рецидив. А спустя какое-то время проявился прогресс... или регресс. Тут смотря с чьей точки зрения взглянуть.

Спасибо, надеюсь, оно не выпрыгнет на тебя сразу по распаковке моей посылки и не отгрызёт тебе, к примеру, ухо

Марко протянул ладонь, показывая тем самым что ждет свою вещь обратно. И хотя рука немного дрогнула, когда девушка заговорила о разрешении, брюнет постарался быстро взять себя в руки. Теперь, смотря на лицо блондинки, на ее улыбку, в которой явно проскальзывала самоуверенность и не по возрасту- надменность, Марко понял, что имеет дело вовсе не с юной наивной девой. Да она просто издевается надо мной!- размышлял он про себя- Ждет, что кто-то должен прийти и издевается! Паршивка